Я захлопнул дверь, и, прыгая через ступеньки, выбежал на улицу. Хорошо! Я окунулся в мир с головой, вынырнул и снова окунулся. Очень хорошо! Машина била копытом под окнами. Метрах в ста зазывно продребезжал красный трамвай. Нет, ребята, сегодня гуляем пешком.
Мимо блондинка с фигурой вешалки провела на поводке лохматого терьера. Ветер раздувал истонченные химией волосы, а бедра, начинавшиеся сразу под грудью, плавно покачивались. Она обдала меня волной неуверенности и беспокойства. Я легко почувствовал, что несмотря на раннее время, она уже устала, ей смертельно надоел черный терьер, с которым приходится таскаться на улицу в любую погоду. Но... Надо сохранять лицо и считать псину любимцем семьи.
Я внимательно присмотрелся к родинке на ее шее. Чтобы почувствовать состояние человека и узнать о нем всю правду, надо найти какой-нибудь яркий знак на его теле, такой, как неправильная мочка уха, родинка, шрам или что-то другое, и внимательно удерживать этот образ в сознании. Если удастся, и никакие другие мысли не полезут в голову, то через полминуты нахлынет понимание сути данного человека. Для меня такой прием — пара пустяков. Вот и из родинки девицы налетел целый поток образов. Работает она в какой-то промозглой конторе, в которой пахнет сапогами, а самое яркое впечатление — облупленный деревянный стул. Господи, зачем же она волосы красит? Наверное, для мужа. Кстати, кто у нас муж? В сознании возник какой то маленький толстенький человечек, с дурным запахом изо рта. Хозяин коммерческого ларька. Квартиру купил, обставил. Кормилец! Ну, дай вам Бог счастья.
Я оторвался от блондинки и пошел своей дорогой. Хорошо, что у людей нет глаз на затылке. Можно совершенно безбоязненно копаться у них в мозгах. Но некоторые женщины все же что-то чувствуют.
Кстати, о женщинах. Учитель говорит, что не следует тратить на них время. Да, может быть, любовь и глупость, но и вреда от нее никакого! Обыкновенный мужчина груб и вечно занят, и только я, человек высокой душевной организации, который никогда не спешит, способен доставить женщине истинное наслаждение. Что она видит в жизни хорошего? Ничего. Дать ей невинное удовольствие — благородная миссия. Тонкий учитель, раскрывающий сексуальность. Искуситель. Соблазнитель. Любитель женщин. Любитель природы. Поймать и сделать чучело. О чем это я? Мысли весело перекатывались у меня в голове.
Солнце между тем достаточно поднялось и стало прогревать дома и тротуары. Легкий ветерок окончательно разогнал обычные дым и чад большого города, создав ощущение легкости и свежести. Пора мой друг, пора! Пора начать новый виток изучения жизни, новый виток поиска удовольствий.
Я вошел в подъезд, поднялся на третий этаж и нажал кнопку звонка. Дверь открылась. На пороге возникла Машка.
— Привет, — кивнула она, — заходи.
Я прошел внутрь и снял кроссовки. Было очень приятно стоять босиком на полу, устеленном соломенными циновками, которыми вместо паласов и ковров Машка покрыла пол в своей квартире.
— Выпьешь чаю или сразу начнем? — деловито осведомилась она.
— Давай без чая.
— Тогда я переоденусь.
Я молча кивнул, сбросил куртку и, оставшись в легких брюках и футболке, прошел в гостиную.
Машку я знал уже около десяти лет. Мы вместе росли в своем мастерстве, вместе умнели и параллельно проходили один и тот же путь. Машка была мне ровесница, имела мужа, сына-оболтуса, маму и папу, которых на лето выселяла на дачу. Внешне она не красавица, но довольно привлекательная особа, имевшая массу ухажеров. Если бы не ангельское терпение ее мужа, наверняка разразился бы скандал, но они предоставляли друг другу достаточную свободу, которой, впрочем, не злоупотребляли.
Меня за кавалера и ухажера не считали. Это вполне соответствовало истине, потому что последний раз мы с Машкой занимались любовью года четыре назад, и то ясно осознавая, что это не слишком интересно. Потом же грубым плотским удовольствиям мы предпочитали удовольствия духовные, более изощренные, недоступные большинству людей.
Однако сегодня другое дело. К этому дню мы готовились две недели, накапливая в себе энергию. Мы соблюдали диету, не смотрели телевизор, ели всякие снадобья и непрерывно медитировали. И мы собирались заняться сексом. Но не просто так. Мы хотели поменяться телами.
Такого, скорее всего, до нас никто не проделывал. Ни один мужчина не в силах даже представить себе, что такое женский оргазм, и ни одна женщина не знает, что чувствует мужчина. Различия мужского и женского начала в момент их слияния можно описывать без конца, но на разных языках и без малейшей надежды на взаимопонимание. Мужчина женщину до конца никогда не поймет, и женщина мужчину тоже. А хотелось бы. Это будет пик наслаждений, фонтан, взрыв чувственности, после которого мои исследования в области человеческой сексуальности можно считать законченными.
— Ну, начнем?
Машка вошла в комнату и села напротив меня, скрестив ноги. На ней был ярко-красный спортивный купальник и тонкие черные колготки, на плечи она набросила темно-синий махровый халат.
— Ты сегодня необычайно сексуальна. — Я слегка поклонился, выдав комплимент.
Она засмеялась и закрыла глаза. Я сел в позу лотоса и последовал ее примеру. Перед моим внутренним взором возникло привычное ничто. Это ничто было маленьким, как маковое зернышко, лежащее в глубине моего сознания. Тихонько, словно боясь спугнуть, я потянулся к нему, коснулся, и зернышко взорвалось безумным хаосом различных образов. Оно отбросило меня от себя, оставит лишь ощущение блаженства.
Так и должно быть. От первого прикосновения зернышко выросло и приблизилось. Я снова потянулся к нему, и снова получил мощный наплыв каких-то хаотических, как в сюрреалистическом сне, образов. Но зернышко опять выросло.
Примерно через полчаса я сумел полностью погрузиться в ничто. Я сам стал ничем. Абсолютная пустота и покой окружали со всех сторон, и в этой безграничной пустоте оставалось только мое собственное, бесконечно расширившееся сознание. Тогда из пустоты я ощупал внутренним взором свое тело и медленно-медленно лег на спину на циновку.
Теперь я как личность существовал отдельно, а весь мир, в том числе и тело, отдельно. Я чувствовал, что это тело мое, но только потому, что сознание заполняло его, как вода заполняет сосуд. И я стал потихоньку вытаскивать сознание из тела.
Начал с ног. Казалось, что мышцы стекают, как вода, настолько они расслабились. Но вот сознание вышло из икроножной мышцы, и она несколько раз непроизвольно сократилась, точно так же, как непроизвольно дергаются лапки лягушки на электрической батарее. Я потянул сознание дальше. Я чувствовал, как все тело задергалось мелкими судорогами, но абсолютно не придал этому значения. Любая мышца пару раз сокращается при снятии контроля.
Судороги прекратились. Теперь я полностью свернул самого себя где-то в районе горла. Сердце билось ровно, дыхание было очень медленным и поверхностным. И тут я оборвал последнюю нить, глубоко вздохнул и выплюнул сознание из тела. Пролетев по трубе собственного позвоночника, микроскопическая горошина души выскочила через темя и, подпрыгнув, повисла в метре над полом. Не открывая глаз, я видел внизу свое собственное мертвенно-бледное лицо.
Внутреннее зрение стабилизировалось. Теперь рядом со своим телом я отчетливо увидел женщину, так же лежащую на полу. По ее телу пробегали мелкие судорожные сокращения, и вдруг над теменем возник свет, который мгновенно преобразовался в мягкое облачко, всплывшее к потолку. Половина дела сделана. Ног и рук у меня не было, ходить я, конечно, не мог. Воля — единственное оставшееся средство передвижения. Усилием воли я представил себя каплей воды, плавно перетекающей из сосуда в сосуд и медленно, очень медленно, как в вязкую жидкость, стал вдавливать серебристое облако сознания в затылок женского тела. Оно сопротивлялось, не давало возможности соединиться, отторгало меня, как капля масла отторгает воду, но если найти единственную точку входа, оно подчинится. И точно, в женском теле будто что-то хрустнуло, и я по колени провалился в незнакомую среду.
Мысленно извиваясь, как извиваются, влезая в узкий спальный мешок, я вдавил себя в тело и пропихнул сознание во все органы. Внутри еще раз что-то хрустнуло, и я почувствовал, как бьется сердце. Нормально. Я вдохнул. Воздух с шумом вошел в легкие.
— Системы в норме, — констатировал я, — начинаем полет.
Полежав еще немного и отдохнув, я открыл глаза. И увидел свет. Тело слушалось. Сконцентрировавшись, я попытался согнуть ногу. Для этого пришлось давать команду отдельно каждой мышце, совершенно не полагаясь на рефлексы, которые у нормального человека миллионы лет впечатывались в генетическую память.
Я попытался пошевелиться, легонько сгибая пальцы, локти, вращая головой. Тело отвечало, как механическая кукла, но отвечало. И на том спасибо. Очень-очень плавно перевернувшись на живот, я встал на четвереньки и сел на колени. Мышечный контроль становился все глубже и глубже, появилось осознание, согнута или разогнута рука, напряжена или расслаблена мышца, однако ни кожная чувствительность, ни общая картина тела не приходили. Казалось, будто меня запихнули внутрь безжизненного механического робота. Такое ощущение было один раз после того, как я получил сильный удар током. Руку не парализовало, она продолжала двигаться, но не выдавала абсолютно никаких ощущений, даже не болела. Я с ужасом смотрел, как она из части меня самого превратилась в нечто чужеродное, а потом долго бил ее о жесткую щетку, надеясь вернуть чувствительность. Попробуем тот же прием.
Для начала пришлось легонько стукнуть рукой о циновку. На этот раз я ничего не почувствовал, и потер ладони о маты сильнее. Никакого результата. Нет, так дело не пойдет. Тут я еще раз вспомнил о своем давнишнем знакомстве с электричеством. Один удар парализовал меня, так может другой произведет обратный эффект? Только нужно, чтобы удар был высоким напряжением, но не смертельный.
Боясь встать, я ползком выбрался в холл, где у Машки стоял маленький черно-белый телевизор и зубами отковырял заднюю крышку, затем включил его, выдернул шнур из розетки и, стиснув зубы, чтобы не прикусить язык, сунул палец внутрь. Сейчас меня стукнет остаточным зарядом конденсаторов.
Удар получился и в самом деле не слабый, но по причине малой емкости телевизора безопасный. Я с грохотом отлетел в противоположный угол и пребольно стукнулся локтем. Резкое ощущение боли на мгновение затмило все мысли, а затем я почувствовал все тело. Только тело было не мое. Сантиметр за сантиметром внутренним взором я ощупывал его, сравнивая его со старым. Самое сильное отличие состояло в том, что центр тяжести заметно сместился вниз. В мужском теле основная масса мышц находится на уровне груди и плеч, поэтому у мужика при движении заносит в основном плечи и торс. Здесь же основной вес собрался, извините, на уровне...
Я потихоньку встал и повертел этим самым местом. Так и есть. И, вдобавок, это тело инертнее. К нему надо приспособиться, чтобы не налетать на все углы. Оно, конечно, по весу легче, но и мышцы слабее, а значит их напряжение должно быть больше. Это и создает ощущение тяжести. Будем привыкать.
Я сделал (сделала?) два шага и подошел (подошла?) к зеркалу. Оставаясь в душе мужчиной, я с мужской точки зрения оценил себя и легонько провела ладонями по грудям. Достаточно приятное ощущение, хотя и не очень новое. Женская грудь более чувствительная, но кардинально не отличается от мужской. Я еще раз погладил саму себя по груди. Нет, все же приятно. Очень чувствительная кожа. И тут...
Мое старое тело вышло в холл не совсем уверенно, слегка пошатываясь. Я посмотрел на себя со стороны. Ну, спереди вроде ничего. Эта картина вполне знакома мне по отражению в зеркале. Только неужели я так сутулюсь? Безобразие, надо следить за собой. А вот плечи хороши. Хоть и давно не подкачивал, а все равно мышцы есть. Но задница! Штаны в обтяжку! Это же ни в какие ворота не лезет! Неужели у меня в жизни такая толстая задница! У мужика! С завтрашнего дня начинаю бегать по утрам! А вообще-то вроде я симпатичный.
Тело подошло к зеркалу почти вплотную и уставилось само на себя. И мне стало по-настоящему страшно. Тело было мое. Голова была моя. А вот лицо — не мое. Я еще раз взглянул в зеркало и на себя. Вместо хорошо знакомого Машкиного лица оттуда смотрела совершенно незнакомая женщина.
— Машка, это ты? — спросил я чужим голосом. — Это ты или не ты?
— Это я, — ответил мне мужской голос, — но только непонятно, чье лицо.
И тут до меня дошло.
— Машка, — сказал я, еще плохо владея языком, — это наши лица, но только с чужим выражением.
Я попытался улыбнуться. Губы у Машки — сухие и тонкие, и улыбка растягивали ее рот за самые уголки. Я же привык улыбаться, слегка вздергивая верхнюю губу, и вот теперь Машкино лицо со вздернутой верхней губой вдруг превратилось в нечто среднее между моим и ее.
Я попробовал сменить гримасу и почувствовал, что с каждой секундой с Машкиного тела исчезает его собственное лицо и возникает мое, натуральное, но только женское. Наверное, точно такое же лицо было бы у моей сестры-близнеца.
— Смотри! — шепнула Машка, лицо которой тоже стремительно изменялось.
— Этого и следовало ожидать, — проговорил я, — это вполне нормально. Раз изменилось лицо, значит тело полностью под контролем. Ну что, займемся делом?
— Да уж не спеши, — усмехнулось мое тело, — давай сперва пообвыкнемся.
Я махнул рукой, пошел в спальню с широкой кроватью и зеркалом на потолке и улегся поудобнее, пытаясь как можно глубже прочувствовать ощущения в новом облике. В лежачем положении особенности механического строения ощущались уже не так сильно, и я смог сосредоточиться на чувствах. Как ни странно, но они не особенно сильно отличались. Я слегка взбил волосы. Они были гораздо длиннее и тяжелее того бандитского ежика, который носило мое мужское тело. Женщина в зеркале, устроенном над кроватью, изящным, явно не моим движением, так же расправила пряди волос.
Я легонько провел пальцами по лицу. Рука была маленькая и легкая, а ее прикосновение — еле ощутимо. Я погладил себя по шее, вслушиваясь в ощущения, от которых по коже побежали приятные мурашки. Словно посторонний зритель, я следил за движениями тела и в то же время ощущала их. Вот кончики пальцев потрогали плечо, затем шею. Ладони легко скользнули вверх и вниз, нырнув в вырез купальника. Рука погладила грудь, сначала легонько, потом сильнее. Незнакомое приятное тепло разлилось по телу. Красивые движения в зеркале слились с проникающим восторгом, руки непроизвольно ласкали плечи, затем снова прикоснулись к груди.
Уже возбужденная грудь легко отзывалась на ласки. Я провела по ней рукой поверх шелковистой упругой ткани, опустилась ниже, на живот. Руки легко скользили по животу, гладя его. Я раскинула руки в стороны и слегка потерлась спиной о шелковое одеяло, впитывая его приятную скользкость. Я вытянулась на спине, затем распласталась, любуясь собой в зеркале. Не было ни малейшего желания перевернуться, схватить, сжать кого-то, как это обычно бывает у мужчин. Не было ни малейшего желания перейти к каким-то активным действиям. Все возбуждение выражалось только в желании раскрыться, отдаться, лежать и ждать того, кто придет и возьмет тебя. Не было даже никакого конкретного сексуального образа, а лишь какое-то общее неясное, но очень желанное ощущение.
Отдавшись этому ощущению я стала мягко и энергично гладить себя, пытаясь найти то самое заветное место, которое принесет мне полное наслаждение, не находя его и понимая, что это место у меня — все тело. Я уже не смотрела в зеркало, а, закрыв глаза и питала себя внутренними ощущениями.
— Ах, какая я красивая, — застонала я в экстазе, — боже, какая я красивая. Возьмите меня, возьмите...
Я раскинулась на одеяле, бедра непроизвольно приподнимались.
— Да, да, — шептала я, — в меня, войдите, хочу, хочу...
И тут же почувствовала, как чьи-то руки жестко прижали меня между ног. Сладкая мука удовольствия пронзила все существо. Это было и более приятно, чем гладить себя самой, и достаточно болезненно. А между тем жесткие мужские пальцы что-то раздвинули прямо через ткань и впились в меня, найдя то самое мучительное место наслаждений.
Пытаясь заставить эти пальцы двигаться правильно, я завертела бедрами, а затем, корчась, как змея, придавленная ногой, стала стягивать с себя одежду.
Мужчина ловко стянул с меня купальник и колготы, и прижался грудью к моим грудям. Невыносимое ощущение взаимного слияния и желание продлить его заставили меня еще раз выгнуться и полностью раскрыться перед ним. Его пальцы легонько мяли меня, а затем нашли самое чувствительное место и стали гладить его. Каждое его прикосновение вызывало острое удовольствие, я не могла справиться с собой. Я застонала, и вдруг сладкий спазм прокатился снизу вверх сначала раз, затем еще и еще. Тепло, как выстрел, бросилось из живота к груди, и я физически почувствовала, как нагрелась кожа шеи и лица. Затем острота ощущений как-то вмиг притупилось, и у меня возникло лишь одно желание — не дать разрушить наш телесный контакт. Не сознавая своих действий, я подползла под его тело и замерла.
Медленно-медленно приходя в себя, я все еще чувствовала в себе его прикосновения. Мужчина пошевелился. Я обхватила его за шею и крепко прижала к себе, пытаясь удержать. Он обнял меня, прижался, и я почувствовала приятную упругость в его брюках, которые он так и не снял. Я погладила его по спине, по бокам, а затем уверенно расстегнула пуговицу на поясе и залезла рукой внутрь. Закрыв глаза, я опустила руку вниз и тихонько сжала его так, как это было бы приятнее всего мне самому в образе мужчины. Странно, что хотя раньше во мне не наблюдалось гомосексуальных наклонностей, это прикосновение не вызвало никаких отрицательных эмоций.
Наоборот, моя рука будто бы даже обрадовалась. Я тихонько сжала его рукой еще раз. Он застонал и потянулся в мою сторону. Движения его были сильными и грубыми, но именно это и возбуждало меня. Уверенно и нежно я ласкала его, чувствуя, как он отвечает на мою ласку движениями тела, и это сильнее всего радовало меня. Под моими руками он потихоньку приобретал упругость, рос, и это вызывало странное желание продолжать ласкать его, чтобы он рос еще больше. У меня появилась надежда, что он все же станет твердым, но он вдруг изогнулся, вскрикнул, и его сила упруго забилась у меня в руке.
Видимо, он хорошо понял все произошедшее. Замерев, он лишь крепче обнял меня, и мы застыли в таком положении. Затем он резко встал. Постепенно приходя в здравый рассудок, я открыл глаза. Мужчина, Машка в моем теле, сидел у меня в ногах.
— Ну? — спросил я себя своем полузнакомым голосом.
— Ой-ой-ой! — я с удовольствием потянулся, и обнаженное женское тело в зеркале тоже потянулось. Возбуждение не пропало, оно осталось, но было не резким, а каким-то приглушенным, похожим на здоровый зуд чистой кожи после парной.
— Замечательно, — констатировал я, — лучше не бывает. Хорошо поигрались. Теперь давай по всем правилам, как положено.
— Ты играй, но не заигрывайся, и тело мое не порть, — строго сказала Машка, — а то удовольствие получишь ты, а девять месяцев расхлебывать буду я. Что с телевизором делал?
— А ты что сделала? — я с изумлением уставился на мелкую красную сыпь на груди мужского тела, которой у меня еще утром не было.
— Чем ты чувствительность восстанавливал? — вопросом на вопрос ответила Машка.
— Телевизором. — Нехотя признался я.
— А я димедролом. — призналась Машка.
— Так у тебя ж на него аллергия!
— Потому контакт и восстановился, — она почесала сыпь, — не бойся, сменим сознание, и аллергия пройдет.
— Ну и как тело? — мне были интересны ее ощущения.
— Какое-то оно грубое, — удивленно ответила она, — возбуждения никакого, чувствительность нулевая, и все время кого-то смять, сдавить, изнасиловать хочется. Или засунуть что-нибудь куда-нибудь.
— Ну и засунь, — посоветовал я, — в меня.
— Не получится, — ответила Машка, — не стоит. Чтобы засунуть, должно твердо стоять, а оно на женщин не возбуждается.
— Но мне-то ты помогла! — удивился я.
— Ну, я же знаю свое собственное тело, не раз пробовала, где погладить надо, а где и пощипать. Все-ж таки ты — это я, а я — это ты. А мне, видимо, эмоций кое-каких не хватает.
Все еще находясь в слегка эйфорическом состоянии, я в женском теле легко спрыгнул с кровати и пошел на кухню. Приятное ощущение теплоты внутри не проходило, а наоборот, продолжало усиливаться. В горле пересохло. Я достал из холодильника пакет апельсинового сока, налил стакан и выпил мелкими глоточками. Сознание мое все плотнее и плотнее входило в женское тело, и я все в большей мере ощущал себя женщиной. Но в то же время чувствовалось, что энергия потихоньку как бы вытекает из меня, расходуется на этот близкий контакт сознания и тела. Положительно, чужое тело отказывалось подпитывать сознание.
Машка уже надел на широкие плечи мою футболку, и деловито заправил ее за пояс.
— Да, — протянул он, — ощущение тоже не слабое. Главное, что наступает полное облегчение.
— А у женщин обычно как? — поинтересовалась я, хотя прекрасно помнила, что мое возбуждение не улеглось сразу, а значительно усилилось.
— Мужчина возбуждается слабее, а кончает резче и полностью, — он прикрыл глаза, — теперь я понимаю, почему мужики постоянно стремятся иметь новых женщин.
Я усмехнулась. Теперь и мне становилось многое понятно в женской психологии, и я не преминул уколоть:
— А женщина хочет только одного мужчину, но зато хочет его постоянно.
— Ну да. — Машка хитро посмотрела на меня. — Правильно понял и достиг нужного результата. Меняемся обратно?
— Как так обратно, — удивился я, — а самое-то главное попробовать?
— Слушай, мне что-то уже совсем ничего не хочется.
— Вижу. — Я согласно кивнул, — и пользы от тебя никакой. Все-таки как же вы, мужики, примитивно устроены.
— Зато вы, женщины, набор сложностей.
— И что нам делать?
— Кто удовлетворит женщину в час грусти, — промолвила Машка, — кто приласкает ее? Нельзя доверить такое дело первому встречному.
— Насколько я знаю мужиков, достаточно мне сейчас выйти на улицу, и через полчаса их набьется сюда полная квартира.
— Насколько я знаю женщин, — ответила Машка, — ни с одним ты не только не кончишь, но даже не возбудишься, потому что они все будут тебе противны в душе, а их грубость и жеребячьи выходки отвратительны физически.
— У тебя есть какой-нибудь любовник? — не унимался я.
— А у тебя? — парировала она. — Ты на лицо свое посмотри, тебя же даже мой муж из дома выгонит.
— Может, мальчика по телефону вызовем? — предложил я.
— Не смей портить мое тело! — рявкнула Машка командирским басом. Никогда не думал, что могу так мерзко орать.
— Но ты же носишь мое. И куришь, между прочим, — я вытянул из-под кровати пепельницу со свежими окурками, — а у меня от курения кашель.
— Вот мерзавец, — посочувствовала Машка.
— Ну очень хочется, — я смущенно сложила губки бантиком и отвела взгляд, — даже свербит...
— Слушай, а может все же не будешь? — посерьезнела Машка, — энергия уходит, и сердце может не выдержать.
— Буду, — я тоже стал серьезен, — раз уж начали, давай закончим.
— Тогда нужна легенда. Пригласим в гости кого-нибудь из твоих знакомых мужичков посимпатичнее, без комплексов, чтоб и тебе, и мне приятен был. Я позвоню ему и твоим голосом скажу, что родственница приехала, оттого и морды похожи. А дальше он сам все поймет. Только ты мне текст разговора напиши заранее, я ж ваших взаимоотношений не знаю.
— Понял, — кивнул я, и снял с полки блокнот и ручку, — а ты, как позвонишь, перекуси чего-нибудь да сходи погуляй.
— С такой-то рожей? Меня ведь весь двор знает! Нет уж, я дома посижу, а ты скажешь, что мы пара эксгибиционистов.
— Пара чего? — не понял я.
— Не чего, а кого. Эксгибиционистов. Это извращенцы такие, когда мужик любит в замочную скважину смотреть, как с его женой другие забавляются.
— А ты будешь смотреть? — спросил я.
— Может, и буду.
Машка взял записку, нагло сгреб со стола пачку сигарет и пошел в холл.
— Не кури, зараза, легкие попортишь! — крикнул я ей вслед.
— Ты мне п... у не попорть! — она захлопнула за собой дверь, но тут же вновь сунулась в гостиную, — и презерватив не забудьте, извращенцы!
Звонок в дверь не заставил себя ждать. Я открыла. На пороге стоял Виталик. Конечно, он не мог узнать меня в таком виде, но я-то знал его как облупленного. Мы достаточно часто парились вместе в бане, а один раз я даже присутствовал при его любовных играх. И его подруг, и его тело, и его характер, и его ухаживания были мне достаточно хорошо знакомы, как постороннему зрителю, и перспектива попробовать их на себе не вызывала протеста.
Женское и мужское начало плотно переплелись во мне, и каждое тянуло в свою сторону. Будучи мужчиной в душе, я оценивал сексуальную привлекательность человека как мужчина, хотя и сохранял опять-таки мужскую неразборчивость в выборе партнера. Однако женское тело, которое я носила, тоже оказывало свое влияние, как бы не давая отдаться человеку, в мужских достоинствах характера которого я бы сомневалась.
Все это длилось одно мгновение, а затем я отступила от двери и кивнула ему:
— Здравствуйте. Ваш друг вышел, но он просил немного поразвлечь вас и угостить чем-нибудь.
— Ну-ну, — Виталик с хитрым прищуром посмотрел на меня, — подождем.
В своем послании, переданном Машкой по телефону, я достаточно прозрачно намекнул, что мы находимся в гостях у нашей общей знакомой, что мы с Машкой прогуляемся, а ему предстоит самостоятельно познакомиться с моей родственницей и не особо с ней церемониться. До Виталика дошел подтекст моей речи, и теперь он смотрел на меня явно оценивающе. Результат оценки был положительным.
Я провела его в комнату и принесла поднос с чаем. Общаться с Виталиком было не сложно — как истинный светский лев, он сразу начинал рассказывать женщинам всяческие истории, в ответ ожидая непритворного восхищения. Ухаживал он аккуратно, не торопясь, и я спокойно сидела напротив него в кресле, не столько слушая, сколько оценивая с точки зрения женщины, и как ни странно, не могла сосредоточиться. Его тело мне определенно нравилось, но и его россказни, и манера поведения, обычно такие привычные, как-то незаметно изменились в восприятии.
Повинуясь нахлынувшей на меня нежности, я встала со своего кресла, подошла и легонько взъерошила его волосы. Он добродушно усмехнулся, обхватил меня за талию и привлек к себе.
Никогда бы не подумала, что это жилистое трепло имеет такие приятные руки. Едва прикоснувшись к его плечу, я внезапно почувствовала себя уютно, как котенок, забравшийся в лукошко. Инстинктивно устраиваясь поудобнее, я замерла, положив ладони ему на затылок.
Свободной рукой Виталик взял со стола чашку, немного отхлебнул из нее, как бы заново пробуя на вкус, поставил чашку обратно на стол и легонько привлек меня к себе на колени. Размякнув от уюта, я покорно опустилась на подлокотник кресла, вздохнула и дрожащими от волнения пальцами расстегнула воротничок Машкиной розовой блузки, под которой у меня ничего не было. Поняв мой жест, он еще придвинулся ко мне, нежно провел ладонью по лицу и осторожно расстегнул вторую пуговку.
Я никогда не думала, что это так приятно. Это мягкое ощущение поглаживания растеклось по телу. Я, желая сосредоточиться на нем, закрыла глаза. Виталик расстегнул еще одну пуговицу, и я почувствовала, как грудь освобождается от ткани. Странное ощущение пронзило меня, как будто с этим простым движением я полностью отдалась, а он взял меня в свои руки.
Это ощущение было и ожидаемо, и ново. В сексе, как мужчина, я руководил всем процессом сам, и наше совместное действие обычно подчинялось моей воле. Держа все под своим контролем, я не испытывал страха. Здесь же было страшновато полностью положиться на чужую волю, которая поведет меня. Только внутренняя уверенность в этом человеке не позволила мне вырваться. И тут же мгновенно, как молния, проскочило ощущение, что я знаю его давно-давно, и что я люблю его...
Осторожно, будто боясь сделать больно, он запрокинул мою голову и прикоснулся своими губами к моим губам. Достаточно знакомое ощущение значительно усилилось моей расслабленностью и готовностью подчиниться. Голова закружилась от удовольствия, и только мужской, привыкший все анализировать интеллект еще удерживал на поверхности. Между тем его губы перешли с моих губ на щеки, затем начали ласкать шею. Его пальцы медленно расстегивали пуговицу за пуговицей, и поцелуи следовали за обнажавшейся кожей. Эти едва ощутимые, влажные прикосновения были очень легки, но отдавались во всем теле, и я непроизвольно пыталась продлить прикосновение, выгибаясь в такт им. А он все расстегивал пуговки, пока блузка не упала на пол и обнаженная грудь не соприкоснулась с его теплым телом. Когда он успел снять рубашку?
Это ощущение было удивительно приятным, чувствительная кожа груди и живота с радостью принимала его прикосновения, расслабляясь от удовольствия. Я чувствовала, как крепкие руки кладут меня на диван. Продолжая целовать шею, он прижимался к моей груди, и сладостное ощущение все нарастало. Желая усилить его, желая еще плотнее ощутить этот контакт, я выгнулась спиной, и невольно застонала. Это был сладкий и мучительный стон удовольствия, какого я еще не испытывала.
Те же мягкие руки провели по моему животу, сгоняя сладкое тепло вниз. Я замерла. Он еще раз провел ладонью по животу, а затем продвинул свою руку дальше. Мне было и приятно, и страшно вот так раскрывать себя, но повинуясь этому текучему удовольствию, я раздвинула ноги, освобождая ему путь. На миг оторвавшись, он ловко стянул с меня юбку и колготы, так быстро, что я даже не почувствовала, а затем аккуратно, двумя пальчиками, тихонечко начал спускать мои трусики.
Замерев, я прислушивалась к ощущению того, как мое тело полностью открывается перед ним. Сначала открылась часть живота, затем дальше, дальше... Обнаженная, я лежала на спине, полностью отдаваясь его мужской силе.
Чувствуя мое состояние, он обнял меня, и его губы вновь стали ласкать мою шею и грудь. Затем пальцы аккуратно прошлись по бедрам, выше, выше, и проникали внутрь. Первое ощущение их было достаточно приятным, но не слишком сильным. Он просто ласкал меня, но от его ласки все наливалось теплом, становился тяжелее, что-то поднималось во мне. И по мере того, как росло это ощущение, каждое его прикосновение там, внутри, становилось все приятнее и приятнее. И вдруг он задел что-то, что пронзило меня невероятным, никогда не испытанным наслаждением, и я со стоном выгнулась дугой.
Его пальцы не отпускали, и я, ища этого удовольствия, выгибалась, извивалась, корчилась в его руках. Я еще раз застонала, когда он вновь дотронулся до меня, затем еще раз. Острое удовольствие заливало мой живот и ноги. Трогая меня, он не забывал ласкать шею и грудь, и от этого все мое тело превратилось в один очаг наслаждения. Мучительно раздвигая ноги, я уже отдавалась ему и ждала его, и боялась. Я была девственницей, хотя он и не знал этого.
Продолжая ласкать меня губами, он лег сверху. Это было уже совершенно иное, гораздо более сильное ощущение. Это были не жесткие, хотя и приятные пальцы, а мягкая и горячая плоть, всей силой стремившаяся в меня. Готовая принять его, я была вся в его власти. Впитывая это новое ощущение, я замерла, принимая его. А он осторожно, маленькими шагами, все проникал вглубь и вдруг резко овладел мною, ворвавшись, заполнив всю меня.
От неожиданного ощущения, так не похожего на предыдущие, я резко вскрикнула. Он был внутри меня, он двигался, он был частью меня. Это пульсирующее движение другого человека внутри моего тела наполнило меня истомой, и я уже не застонала, а закричала во весь голос. Ласковый, теплый, большой, упругий, он двигался внутри меня, он ласкал меня внутри, а не снаружи. Это было невероятно и сладостно. Внутри меня все пульсировало, и он двигался в такт этой пульсации. Стараясь получить максимальное удовольствие, стараясь довести эту пульсацию до сердца, я вся прогибалась, и он легко приподнимал мои бедра. Внутри все вспыхнуло, забилось, невероятное наслаждение разлилось по телу. Я повизгивала, чувствуя, что непроизвольно двигаюсь в такт его движениям.
И тут резкий удар бросил меня в черную трубу. Будто кто-то молотом ударил меня в грудь. Воздух вылетел из легких женского тела, сердце остановилось. Весь мир вокруг сжался в черную точку, и само мое сознание смялось в комок. Последовал новый удар. Притянутое мощными импульсами, Машкино сознание вернулось в тело на свое законное место и выбросило захватчика наружу.
В расфокусированном сознании поплыли цветные пятна, восприятие, потерявшее значительную часть энергии, утратило остроту. Я терял контроль, будто засыпал, и прекрасно понимал, что сон станет последним. Надо бодрствовать во что бы то ни стало.
Внутреннее ощущение притянуло меня к собственному телу, но ослабленная энергетика не могла вдвинуть душу внутрь и запустить сердце. Сознание едва теплилось и отказывалось работать. Слишком много энергии я потратил на все эти игры.
— Сволочи!!! — завизжал я мысленно, как в ночном кошмаре, но голос мой утонул в окружающей вате. Казалось, что я бегу по черной вязкой равнине, ноги не слушаются, не двигаются, яростный удар бессильно падает, а сзади настигает неимоверный, непостижимый ужас.
— Нет! — снова заорал я, чувствуя, как костлявая протягивает ко мне свою руку.
Проснуться! Но это не сон. Это отлетевшая душа едва трепыхается над распростертым телом. Ад. Я не верю в смерть. Я знаю, загробная жизнь есть. Не надо!!!
Срочно взять себя в руки. Без истерик. Тогда все будет хорошо. Да, мне будет удача. И проживу я долго. Если в ближайшие тридцать секунд смогу запустить свое собственное сердце.
